Парагвай - Краткая история самоубийства нации
ФРЕСНО, КАЛИФОРНИЯ – Назовите страну, которая потеряла две трети мужского населения, воюя с тремя странами одновременно, и почти смогла победить все три, прежде чем ее практически стерли к чертовой матери с лица земли. Подсказка: это произошло в период второй самой кровавой войны, когда-либо происходившей в Западном Полушарии.
Какую бы страну вы ни назвали, уверен, это не был Парагвай в период Войны Тройственного Альянса, 1864 – 1870. Для большинства фанатов войн, Война Тройственного Альянса – просто пустой звук, а Парагвай, скорее, некая шутка, а не страна, эдакая потная южно-американская коробка, полная беглых нацистских преступников, скрипящих по стариковски и проклинающих артрит и танки Т-34. Парагвай – это страна по Мелу Бруксу.
Однако, правильным ответом будет именно Парагвай, и я, в этой колонке, как раз хотел воздать этому месту по заслугам. Кстати, если вы все еще думаете над тем, что это еще была за первая кровавая война в Америке, то вам должно быть стыдно! Блю энд Грей ничего не напоминает? Геттисберг? Америка все еще № 1 благодаря Гражданской Войне, вероятно, самой великой войне, когда-либо случившейся. Более 600 000 погибших, и большинство из них были павшими в открытом бою, с честью, солдатами. Если вы не изучали настоящую войну несколько лет, вы не поймете, насколько редким является столь высокий, чистый отсчет погибших. Как я уже говорил ранее, большинство конфликтов – это просто резня и контр – резня. Битвы случаются редко.
И это напоминает мне о том, что приходится манипулировать этими подсчетами, даже несмотря на то, что мне противно говорить что-то, что могло бы принизить потери в нашу Гражданскую Войну. Меня беспокоит то, что, кажется, никому нет дела до потерь в войне испанцев против ацтеков или испанцев с инками. Никто точно не знает, сколько человек погибло в Мехико, и самый простой ответ: «большинство из них», а поскольку инки по последним подсчетам воевали с испанцами на протяжении 500 лет, они тоже заслужили право войти в игру с числами.
Но давайте-ка исключим эти конкистадорские войны и вернемся к более стандартным, нация на нацию войнам; все- таки непонятно, отчего эта потрясающая Война Тройственного Альянса не получила широкой известности? В общем, скорее всего потому, что вся эта история довольно мрачная. Да и сами страны, которые в это войне участвовали, никакого позитива в настроении не вызывают. Кому, спрашивается, захочется думать об Аргентине без особой на то необходимости? А еще Уругвай. Мне пришлось делать доклад по Уругваю в пятом классе, и выбрал я эту страну только потому, что никто другой не стал этого делать, поначалу я посчитал, что эта страна – просто дыра, но потом решил, что она заслужила быть просто Уругваем. Я хочу сказать, быть пригородом Аргентины, восточным Сент-Луисом по сравнению с Буэнос Айресом – что может быть более жалким? Лучше б я выбрал другую страну! Но потом, довольно скоро, я изменил свое мнение о континенте полностью.
И еще есть факт, что это была действительно глупая война. Одно из лучших определений этой войны называется «El Guerro el Mas Stupido”. И потому я не стану тратить много времени на объяснение того, как все началось. По официальной версии Бразилия и Аргентина вмешивались в политику Уругвая, и, когда уругвайская партия меньшинства, Бланкос, попросила их парагвайских товарищей помочь, то парагвайские товарищи оказались слишком мачо, чтобы сказать нет. В действительности все было гораздо проще: нации 19-го столетия качали больше тестостерона, чем все жертвы стероидов в вашем спортзале вместе взятые, и когда такие вот чувачки тратят деньги на милые мундиры зуавов, лошадей (кавалерия была невероятно дорогим удовольствием) и флаги, им хочется, чтобы эти деньги были потрачены не впустую. Торчащие на войне джанки того века – а в те прекрасные времена это мог быть любой умеющий читать мужчина – не были такими мягкими, какими стали мы, налогоплательщики 21-го века, которые не могут даже потребовать от военных испарить Тегеран, чтобы посмотреть, как работают эти водородные бомбы, за которые мы заплатили. Любой читатель викторианских газет требовал, чтобы ему предоставляли цветистые и детальные отчеты о том, как их друзей и родственников нашпиговывают крупной картечью. И множество иллюстраций, на которых гусаров выбивают из седла. Ответ тут такой же, как в старой шутке про то, зачем собаки лижут яйца: «Потому что они могут».
Да и время паршивое. Любому американцу трудно сфокусироваться на какой-либо иностранной войне, случившейся в 1864 году. У нас есть собственная война, возможно, самая лучшая из всех, которую можно изучать.
Однако сути дела это не меняет, ребята: Парагвай, из всех стран, схлестнулся с Бразилией и Уругваем, а потом и Аргентиной, и задавала им перцу до тех пор, пока не проиграла большое морское сражение – и это вполне простительно, если учесть, что у Парагвая нет побережья. Это одна из черт, объединяющая Парагвай с еще одной моей любимой южно – американской страной, Боливией. Потеря побережья разбила богатое кислородом, высокое сердце Боливии, но Парагваю было еще хуже: у него никогда и не было побережья. Боливия стонет “Queremos nuestro mar”, а Парагвай говорит: “Cual mar?” Он запихан как тампон в устье Рио де ла Плата, и поплавать там можно лишь в большой грязной реке, Паране.
Единственным плюсом в отсутствии берега является то, что вы изолированы, можете быть странными, и с того самого момента, когда Парагвай ощутил все прелести изоляции, использовал их по полной. Чтобы добраться туда, вам приходилось пробираться через отвратительные малярийные болота или пустыни или джунгли с пауками, размерами с лэптоп, или все разом. В общем, это было уникальная порода испанцев, бросивших вызов Гуарани, большому индейскому племени, обитавшему в тех местах. Это были иезуиты, настоящие религиозные фанатики, которые с самого начала решили, что их маленькая коммуна не будет похожей на то, что их охотные до быстрой наживы приятели - конкистадоры устроили по всей остальной Латинской Америке.
Поколениями, эти иезуиты управляли Парагваем, как одной из благотворительных школ Опры, только в более серьезных масштабах и без похотливых училок – лесбиянок, платящих ученикам за секс. Никаких плетей, массовых сожжений – ничего из того, что для среднего конкистадора считалось нормальным, здоровым весельем. В те дни иезуиты были самыми бескомпромиссными людьми, типа комиссаров в 1930-х, и они чертовски серьезно старались обратить Гуарани в страну праведных, послушных строителей нации: предоставить им универсальное образование, все сделать общим (что-то вроде католического коммунизма – идея, которая мне вообще непонятна) и все это «уважение местных обычаев», которое стало популярным пару столетий позже. К тому моменту, как испанцы выгнали иезуитов из Парагвая во времена Американской Революции, они проделали странную трансформацию с местным населением. Естественно, когда испанцы вновь получили контроль над страной, Парагвай стал куда более похож на типичную испанскую колонию – ну, знаете, насилие, рабский труд, кое-какие красивые церкви, построенные на костях индейцев – однако гуарани были другими.
В 19-м веке, в Парагвае правил настолько честный диктатор, что он даже отказался от зарплаты, вернув каждый пенни в казну. Можно вспомнить многих диктаторов к югу от границы, но знаете ли вы таких, кто вернул бы деньги государству? Вот таков Парагвай: сумасшествие, однако, весьма впечатляющее. Даже местные индейцы, Гуарани, были переделаны в хорошую сторону, проведя какое-то время в иезуитской коммуне; они были гордыми, и жили среди белых на почти равных условиях. Это сделало их отличными рекрутами для эффективной армии, и более чем подходящими для среднего латинского новобранца, каких использовали в качестве пушечного мяса в битве при Аламо. Парагвайцы верили в свою страну, воевали добровольно, и у них даже была большая армия, чем у их трех оппонентов вместе взятых: в начале войны, в 1864, у Парагвая было 50 000 парней в униформе, в то время, как Бразилия, Аргентина и Уругвай имели вполовину меньше солдат.
Парагваем правила семья Лопез, и правили они государством так, словно вели свое небольшое дело, сохраняя деньги и инвестируя большую их часть в развитие страны. И самым главным их деловым интересом была армия. Подобно Японии, еще одному прыткому новичку 19-го столетия, Парагвай потратил большое количество иностранной валюты на лучших военных специалистов и консультантов, которых продавала Европа. При этом все делалось с умом, и деньги вкладывались в развитие базовой инфраструктуры вроде телефонных линий и железнодорожных путей, а не только в хромированные штыки.
Если вы умеете считать, тогда, возможно, вам будет интересно, каким образом в войне между относительно малыми войсками, количество убитых было почти таким же, как в Гражданской Войне Штатов. Ответ прост: война началась почти по правилам, но так продолжалось недолго, и большинство убитых были гражданские лица Парагвая.
Парагвайские мужчины дрались подобно ягуарам, а когда большинство из них полегло в боях, то их дело продолжили женщины и дети. Потом не стало и их. Тотальная война не всегда обязательно начинается как беспощадная, убей их всех; однако, если вы воюете с маленьким, но сильным государством, которое просто отказывается сдаваться, тогда, рано или поздно вы либо сдадитесь сами, либо начнете всеобщую резню.
Именно это имел в виду Шерман, с этим его комментарием «Война – это Ад», слова, которые часто неверно цитируют. Он хотел сказать, что ей СЛЕДУЕТ быть таковой, и он продемонстрировал в Джорджии и Каролине как именно это делается. Возможно вы помните, что у нас были похожие проблемы с маленьким местом под названием Империалистическая Япония, которой мы надрали задницу как-то уж слишком жестко. Конечно же, официальная история говорит о Шермане, что он хоть и сжигал дома и поля, однако воздерживался от массовых изнасилований и убийств. Что касается меня, то я в этом всегда сомневался. Вы берете стадо молодых самцов шимпанзе, одеваете их в униформу, и говорите им, что сезон охоты на врага открыт, и я как-то не представляю себе, что они ограничились рогатым скотом, когда женщина в доме чертовски симпатичная с ее милым акцентом, и все такое. А когда дело сделано, обычной практикой успокоения ее и всех, кто в доме, является удар штыком.
Но это я, а люди постоянно говорят мне, что я «циничен», что бы это ни значило. (Я хочу сказать, либо ты прав, либо нет, а если ты прав, то где же здесь «цинизм»?) Давайте предположим, что ребята Шермана не устраивали мясорубки. Ну, в таком случае, они были бы исключением, потому что именно так воюется тотальная война, и чертовски наверняка так и происходило на более поздних стадиях войны против Парагвая.
Перед тем, как мы перейдем к деталям, мне бы хотелось момента уважения, или, может быть, «циничных» смешков, на счет того, как тяжело должно быть Парагвайцем. Все эти страдания, героические поступки, убиенные предки и никто, за исключением нескольких националистов – фанатиков в Бразилии и Аргентине даже не знает об этом. Парагвай – это Родриго Дэнджерфилд героических стран: никакого уважения.
Что ж, я здесь для того, чтобы это исправить. Парагвай нанес удар первым, объявив войну Бразилии в декабре 1864 – раньше страны так делали, знаете ли, «объявляли войну» - это один из странных старых обычаев вроде стоячих воротничков – и чтобы доказать серьезность этого заявления, Лопез лично повел парагвайскую армию на север, в Мато Гроссо. Это был отвратительный бразильский тракт даже по бразильским стандартам, джунгли к северо-востоку от Парагвая. Не нужно быть гением уровня Суботаи или Белизариуса, чтобы понимать, что изоляция хороша лишь в случае обороны, но если вы на кого-то нападаете, то она может быть большим минусом, так что парагвайцы были больше храбрыми, чем умными, начав свое вторжение. Но такие вот они во всем: храбрые и глупые, как питбуль на скоростном шоссе.
Им повезло, что они начали вторжение с Бразилии, потому что у Бразилии в том районе не было ничего. Это была одна из наиболее удаленных частей страны, и на то, чтобы туда добрались войска из населенных частей Бразилии, ушли месяцы. А когда бразильцы наконец дотащили свои жалкие задницы до места боевых действий, то выставили себя полными идиотами. Бразилия всегда была страной, специализировавшейся скорее на внутренней безопасности, чем на войнах, где выступает нация против нации. Если вы хотите пристрелить и сбросить в болото какого-нибудь раздражающего франта-юнца или уличного раздолбая, наймите бразильского копа. Результат верный. Но реальная война против вооруженных и ожидающих неприятностей людей? Это не для Бразилии.
В отличии от Конфедерации, еще одной огромной, основанной на рабстве американской экономике, бразильская элита не любила воевать. И в отличие от конфедератов, они послали вместо себя черных рабов. Любой, кто мог это себе позволить, послал несколько черных рабов. И самое забавное, что рабы не были такими уж великими воинами. Иногда рабы могут отлично воевать, что является одной из депрессивных особенностей истории, о которой большинство людей предпочитает не думать (многие из рабов были рады умереть за хозяина), но они, должно быть, были самые умные из рабов, потому что им это вовсе не нравилось. Парагвайцы прокатывались по ним каждый раз, когда сталкивались с ними, и обычно это были случайные столкновения, что подтвердил бы любой из бразильских рядовых.
Бразильская армия была настоящим персонажем Мела Брукса в этой пьесе: они кое-как сподобились дошагать до границ Парагвая аж в 1867, и, когда они туда все же добрались, их основные экспедиционные силы были выкошены малярией и другими болезнями, и составляли примерно 1500 человек. Они вступили в бой с силами парагвайской армии, столкнувшись с ними – стыдно ведь возвращаться домой, пройдя весь этот путь без единой приличной военной истории – несмотря на то, что парагвайцам уже надоело ждать в джунглях появления их бразильских оппонентов. Когда большая бразильская экспедиция, наконец, столкнулась с небольшим отрядом парагвайской кавалерии в Лагуне, их быстро отбросили назад, вернув им чудесную рабскую жизнь на плантациях сахарного тростника в старой доброй Бразилии.
Пока что Парагвай выигрывал, и делал это блестяще. Однако, проблема с маленькими супер-государствами в том, что вскоре радость ранних побед начинает ударять в голову, и вы начинаете думать, что способны разбить наголову целую армию, как Ума Турман с ее самурайским мечом в Токио. Парагвай так же потерял голову от побед, как Германия в 1941, причем, настолько увлекшись войной, что в марте 1865-го семья Лопез решила наехать еще на одну страну: Аргентину. И снова это напоминало карликовую версию войны в Европе 1939 – 1945: поначалу парагвайцы одерживали одну за другой чудесные, против всякой логики, победы. Они захватили аргентинскую провинцию Коррьентес. Это уже не было захолустьем вроде Мато Гроссо, но важной и основной аргентинской территорией. Только теперь это была территория Парагвая, и Лопез вознамерился продолжать маршировать к синему морю и добыть для своей отчизны кусок берегового пирога, который он назовет Великим Парагваем.
Нет ничего более смертельно опасного, чем все эти Великие Чего – То Там планы. Если ваша страна начинает говорить таким образом, вам лучше начать переводить свои активы в оффшорные зоны, потому что церковь почти ушла. Настало для парагвайцев время понять, что современная война ставит силу логистики и гибкость куда выше героизма и храбрости. Тот же урок, и так же тяжело, пришлось выучить и Конфедерации и Рейху и Империалистической Японии.
Видите ли, бразильская армия, возможно, и бесполезная, только вот у них был флот, и довольно приличный. В той части Южной Америки 140 лет назад не существовало дорог в прямом понимании этого слова, и вы передвигались по реке. Бразильский флот был в два раза больше парагвайского, и в отличие от армии считался респектабельным местом работы для белой бразильской элиты. В общем, в отличие от армии, там была приличная подготовка, финансирование и моральный дух.
В 1865, в том же году, когда Грант наконец свалил Ли, бразильский флот разбил парагвайский в битве на реке Риачуэло. Парагвайский флот бился так, как вы могли от него ожидать, но бразильский флот в два раза превосходил его по пушкам, и цифры говорят, что у обеих сторон был высокий боевой дух.
Битва была очень похожа на победу Союза при Виксберге (только намного более быструю); это значило, что центр вражеской территории был открыт для завоевателей, войны на истощение, где деньги, индустриальная база и береговой контроль уверенно побеждают безрассудную храбрость. В таком случае, эта война была во многом схожей с нашей Гражданской Войной: ключевая битва флота на реке приводит ко Второй Фазе, Тотальной Войне на уничтожение гражданского морального духа врага.
Как и армия Северной Вирджинии, Парагвайцы удерживали захватчиков у залива гораздо дольше, чем мог бы предположить любой разумный военный. Два года, с 1866 по 1868, Парагвайские форты на пересечении Парагвая и Параны, двух больших рек, удерживали неприятеля. Но, как и Ли, или, скажем, Фиррус, Парагвайцы, с общим населением 1.5 миллиона, не могли позволить себе подобной храбрости. Это было национальное самоубийство: в битве при Туюти, в 1866, они не только потеряли контроль над ситуацией, но и потеряли убитыми больше человек за несколько часов, чем были способны воспроизвести за столетие.
У Парагвая было много возможностей продемонстрировать свой героизм в храбрых последних схватках, о которых никто не слышал, как, например – давайте посмотрим, смогу ли я даже правильно написать – Курупаити, где небольшой гарнизон удерживал 25 000 аргентинских и бразильских солдат, убив 5000 атакующих в один день.
Однако, подобно Союзу, Бразильцы постепенно учились убирать некомпетентных командиров и создали приличные медицинские и хозяйственные корпусы. Со временем, это помогло им победить, особенно с обретением контроля флота над реками. Парагвайцы все еще грамотно воевали, но новые бразильские командиры им в грамотности уступать перестали. Например, новый бразильский генерал Каксиас, которому было приказано атаковать 18 000 парагвайцев, оборонявших Пиквиссири, обошел их с фланга, и разбил с тыла.
К 1869 году найти не покалеченного мужчину – парагвайца стало так же трудно, как и белого жителя Вирджинии, способного ходить без костылей. Бразильско-аргентинско-уругвайская армия оккупировала столицу Парагвая, Асуньсьон, и грамотно, в духе двадцатого столетия, установила марионеточное правительство. Лопез, парагвайский лидер, бежал в горы. У него все еще оставалась поддержка со стороны населения, и он попытался вести партизанскую войну… только бразильцы продемонстрировали понимание маоистской теории еще в те времена, когда Мао даже не родился. Мао сказал, что люди – это вода, а партизаны – это рыба в ней плавающая. Бразильцы осушили пруд старомодным способом, а именно убивая каждого парагвайца, который им попадался в руки. Это фаза войны, в которой даже хреновые войска могут проявить себя в закалывании штыками детей и сожжении домов. И тогда парагвайские дети проявили бесполезный героизм, подобно тем школьникам из гитлерюгенда, несколько недель державших Красную Армию на подступах к Берлину. А битва – если ее так можно назвать – при Акоста, ну, где 3500 парагвайских женщин и детей воевали против 20 000 – именно, двадцати тысяч! – захватчиков… пока их не утопили в крови.
В общем, война не всегда вознаграждает храбрость, особенно храбрость бесполезную. Парагвай закончил войну в руинах, разрушенный более тщательно, чем Конфедерация, пост – гитлеровская Германия или Япония. Если вы попытаетесь подсчитать количество убитых среди парагвайцев, то вам просто захочется начать еще одну войну – онлайновую. По всем прикидкам получается, что это половина населения. Половина. Парагвай превратился из соперника, слегка безумной, храброй, испаноговорящей Пруссии, в шутку. А самое ужасное, страной, которая получила от этого больше всего, стала… Аргентина. Вот же черт. |
|
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
